Но вначале напомню это стихотворение.
Я волком бы выгрыз бюрократизм.
К мандатам почтения нету.
К любым чертям с матерями катись
любая бумажка. Но эту…
По длинному фронту купе и кают
чиновник учтивый движется.
Сдают паспорта, и я сдаю
мою пурпурную книжицу.
К одним паспортам – улыбка у рта.
К другим – отношение плевое.
С почтеньем берут, например,
паспорта с двухспальным английским левою.
Глазами доброго дядю выев,
не переставая кланяться,
берут, как будто берут чаевые,
паспорт американца.
На польский – глядят, как в афишу коза.
На польский – выпяливают глаза
в тугой полицейской слоновости –
откуда, мол, и что это за географические новости?
И не повернув головы кочан
и чувств никаких не изведав,
берут, не моргнув, паспорта датчан
и разных прочих шведов.
И вдруг, как будто ожогом,
рот скривило господину.
Это господин чиновник
берет мою краснокожую паспортину.
Берет – как бомбу, берет – как ежа,
как бритву обоюдоострую,
берет, как гремучую в 20 жал
змею двухметроворостую.
Моргнул многозначаще глаз носильщика,
хоть вещи снесет задаром вам.
Жандарм вопросительно смотрит на сыщика,
сыщик на жандарма.
С каким наслажденьем жандармской кастой
я был бы исхлестан и распят за то,
что в руках у меня молоткастый, серпастый
советский паспорт.Я волком бы выгрыз бюрократизм.
К мандатам почтения нету.
К любым чертям с матерями
катись любая бумажка. Но эту…
Я достаю из широких штанин
дубликатом бесценного груза.
Читайте, завидуйте,
я – гражданин