...и я глядел, и не мог наглядеться, и знал - столь же твердо, как то,

что умру, - что я люблю ее больше всего, что когда-либо видел или мог

вообразить на этом свете, или мечтал увидеть на том. От нее оставалось лишь

легчайшее фиалковое веяние, листопадное эхо той нимфетки, на которую я

наваливался с такими криками в прошлом.